Когда мы вернулись в лагерь, «африканская экспедиция" еще не вернулась. Они пришли только к чаю, и все вместе, веселой, оживленной гурьбой, мы расположи-лись на лужайке посреди лагеря, куда дежурные принесли эмалированные кувшины с чаем, кэйк и гору ломтиков хлеба с маслом. Чай в лагере - это время оживленных разговоров, веселой болтовни и обмена впечатлениями. За эти полчаса круг моих знакомых значительно увеличился.
После чая поставлены были патрульные палатки на ночь, и затем мальчики были предоставлены сами себе в пределах лагеря. Руководители удалились в центральную палатку, чтобы обсудить различные вопросы следующего дня. Я остался со своими новыми знакомыми, и, по моей просьбе, патруль «носорогов» исполнил знаменитую военную песню скаутов и военный танец.
И то, и другое представляется, на мой взгляд, чрезвычайно своеобразным. Прежде всего, странно звучат слова песни.
Запевала: «Een gonyama — gonyama”.
Хор: «Jnvooboo. Jah bo! Jah bo! Jnvooboo!”
Слова взяты из языка одного из южно-африканских негритянских племен, и их значение следующее:
Запевала: «Он - лев! Он - лев!»
Хор: «Он лучше льва! Он лучше льва! Он - гиппопотам!»
Мелодия песни совсем простая, и ее можно быстро уловить у запевалы. Хоровой припев, откровенно говоря, показался мне просто криком, и в его исполнении несомненно, было больше жару и удали, чем музыкальности.
Другая песня, если только можно назвать песней одну несложную фразу с мелодией из трех нот, напоминает скорее „yell" английских колледжей: Запевала: „Be prepared!" (будь готов!) Хор: Zing-a-Zing! Bora! Bom!
Последние слова „Bom! Bom!" сопровождаются топаньем ног или ударами палок по земле в такт припеву. Песня эта заменяет у скаутов старую застольную английскую песню „For he''s a jolly good fellow", которая поется, обыкновенно, в честь кого-нибудь из присутствующих.
Военный танец скаутов не менее оригинален. Танцоры выстраиваются в одну линию перед лидером. В правой руке каждый держит свой посох, левую кладет на плечо соседа. Лидер запевает военную песню „Een gonyama". Танцоры подхватывают припев и, сильно топая ногами о землю в такт с долгими нотами припева, делают несколько шагов вперед. При повторении припева следует таким же образом движение назад. Когда припев поется третий раз, все поворачиваются налево и, по-прежнему держась за плечи друг друга, идут вокруг лидера, повторяя припев несколько раз. Затем они образуюсь круг, на середину которого выступает один из скаутов и мимически начинает изображать битву с невидимым неприятелем (при этом мне невольно припомнились японские мимические танцы). Битва кончается сценой, в которой скаут убивает своего противника. В течение всего этого времени остальные, не расстраивая круга, продолжают свой танец под напев „Een gonyama". Когда скаут в середине круга кончает свой мимический танец, лидер затягивает другую песню „Be prepared", припев которой повторяется хором трижды в честь танцевавшего скаута. Его сменяет другой танцор, который также мимически воспроизводит сцены охоты на дикого буффало. Когда он изображает охотника, выслеживающего дичь, и тихонько, ползком крадется за воображаемым зверем, все мальчики также приседают и напевают припев чуть слышно. По мере того, как охотник приближается к буффало, хор усиливается, растет... Охотник бросается, наконец, на выслеженную добычу, и все вспрыгивают на ноги. Припев становится оглушительным, топанье ногами достигает энергии невероятной, темп танца учащается. Затем все на мгновение затихает, и лидер снова запе-вает „Be prepared". Хор подхватывает припев „Воm! Воm!"
Этим все кончается.
Танец скаутов и военная песня составляют изобретениe Баден-Пауелла. И то, и другое оставляет впечатление, несомненно, довольно дикое и во Франции было забраковано руководителями скаутского движения.
Какой смысл имеют эти танцы? По этому поводу Баден-Пауэлл говорит следующее: «Хотя военный танец и песни могут, на первый взгляд, показаться бессмысленными, особенно тем, кому не приходилось иметь дело с мальчиками, тем не менее, они имеют известную ценность».
«Если вы хотите дисциплинировать мальчиков, и если вы сумели этого добиться, то это означает, обыкновенно, до некоторой степени закупорку внутренней энергии, которая, однако, ищет выхода. Предохранительный клапан здесь необходим. Военный танец служит таким предохранительным клапаном и дает выход проявлениям энергии, сообщая им в то же время более упорядоченную форму».
«С другой стороны, военный танец привлекает более буйные натуры, которые иначе никогда не присоединились бы к компании спокойных и ровных по характеру мальчиков».
Сама идея мимического танца появилась у Баден-Пауелла, по-видимому, под влиянием опытов mr. Tomlin''a, известного «укротителя мальчиков-хулиганов», который с успехом пользовался такими мимическими сценами, сопровождаемыми пением, для того, чтобы сколько-нибудь приучить к массовой дисциплине уличных мальчуганов городских трущоб.
В 7. 30 вечера в лагере зажглись костры в двух местах, и мальчики собрались вокруг них, разбившись на две группы, по два патруля в каждой. Я и mr. Davies при-соединились к группе «носорогов» и «диких голубей».
Солнце клонилось уже к закату, и длинные тени легли на лесной опушке, где расположилась наша группа. Воздух был полон неизъяснимой неги умирающего дня. В лесу было так тихо, точно он весь замер в истоме под прощальной лаской вечернего солнца.
Это настроение тишины и спокойствия передалось, по-види-мому, и мальчикам. Быть может, здесь сказывалось также и утомление дня, полного деятельности и оживления, но в движениях не было резкости и порывистости, разговор звучал мягче и задушевнее. Удивительно, как дети чутки к настроениям окружающей среды и как редко они вносят в них диссонируюшие ноты!
Наш „camp fire yarn" начался хоровым пением. К моему удивлению, вполне понятному после военной скаутской песни, оказалось, что мальчики могут петь очень недурно. У многих были звонкие, сильные голоса, и в пении чувствовалось несомненное увлечение. Мелодии некоторых песен звучали очень красиво, хотя в английской песне нет той глубины и разнообразия чувства, которым так богата наша родная русская песня.
После пения мальчикам предложено было, каждому по очереди, внести свою долю участия в программу вечера. Каждый делал то, что мог. Один сыграл на окарине старую грациозную ирландскую песенку, другой протанцевал танец шотландских горцев, третий спел комическиe куплеты solo. Рассказывались также анекдоты, но больше всего было рассказов из воспоминаний прошлого.
Когда очередь дошла до mr. Davies''a, он начал повесть о жизни и приключениях капитана Джона Смита, одного из популярных в Англии мореплавателей доброго старого времени. Taкие рассказы о героях прошлого и их подвигах составляют, обыкновенно, гвоздь вечера, и мальчики ждут их с нетерпением.
Я не буду здесь приводить подробностей рассказа. Жизнь капитана Смита, в общем, напоминает жизнь других „морских волков" старой Англии, или sea-dogs, как, их здесь называют: Ралея, Дрэйка, Гаукинса, Фробишера и др. Эта удивительная жизнь, полная опасностей и приключений, подвигом, мужества и непреклонной воли и беззаветной, беспредельной преданности и любви к родине. Простой, бедный клерк сначала, Джон Смит променял свое мирное ремесло на долю матроса, участвовал во многих битвах в честь Англии и за ее первенство на море принял участие в колонизаторской экспедиции в Виргинию в 1607 году и здесь пережил целый ряд самых, фантастических, самых невероятных, приключений, среди кото-рых его спасали лишь его находчивость, мужество и непоколебимая бодрость духа.
Mr. Davies не обладал большим красноречием и изысканностью речи, но в его рассказе было то, что особенно нравится детям: он умел передать все подробности так отчетливо и живо, как будто он сам путешествовал вместе с капитаном Смитом, и образ старого, честного морского волка, безгранично любящего свою Англию, вставал, как живая, реальная личность, маня за собой и заставляя биться сердца мальчиков чувством восхищения и гордости.
Все кругом своеобразно соединилось, чтобы усилить впечатление рассказа: темнеющий лес, надвигающиеся сумерки тускнеющего дня, красноватые блики костра, костюмы ковбоев, надетые на мальчиков, вся непривычная обстановка лагеря - все это заставляло воображение работать усиленно и ярко и позволяло легко перенестись мыслью в американские степи, в охотничий лагерь, где, вероятно, тоже какой-нибудь побуревший от солнца и ветра траппер рассказывает у огня своим молодым товарищам о приключениях пережитых дней: и, смотря на эти внимательные, сосредоточенные лица мальчиков, на то, как блестели по-рой глаза, и задерживалось дыхание в волнующейся груди, я думал, что один такой рассказ стоить тысячи нравоучений.
Глубокое молчание наступило, когда mr. Davies закончил свои рассказ. Никто не пошевелился, никто не переменил позы. Картины прошлого с его удивительными, увлекающими подвигами еще стояли перед глазами, и не хотелось, чтобы они рассеялись скоро.
И не могу удержаться, чтобы не привести здесь очерк впечатлений, вынесенных от вечеров, проведенных в лагерь одним из руководителей скаутского движения, которые в значительной степени, совпадают с моими собственными.
«Вечер - это лучшее время в лагере. Я хотел бы найти в себе уменье описать вечерние песни у лагерного костра, но я нахожу это невозможным. С этим можно познакомиться только путем личного опыта. Освещенные огнем костра лица мальчиков, белые палатки, вырезывающиеся на темном фоне ночи, шелест деревьев, плеск реки, лунный свет и звезды, глубокое молчание ночи - все это создает ту атмосферу, которую описать невозможно. Именно здесь исчезают все классовые различия и ранги в духе самого искреннего товарищества. Нигде не создается таких условий для самой теплой дружбы, как в лагере. Рассказы у лагерного костра, которые следуют за песнями, не представляют вымышленных фикций, но великое здесь облекается в формы реальной жизни и в образы людей, действительно живших. Много смелых и мужественных решений принято у костра скаутского лагеря, много дурных привычек побеждено навсегда, и многие в последствии в воспоминаниях об этих минутах ищут одобрения и поддержки для той жизни, которая зародилась здесь. После скромного ужина у костра мы стоим с обнаженными головами и поручаем себя и своих ближних покровительству Всеведующего и Всемогущего. «Пребуди с нами" - эти слова молитвы получают здесь новое значение, когда нас покрывает только брезент, и мы находимся в полной зависимости от стихий. Кажется порой, что Бог реально присутствует и говорит с нами. Мне приходилось быть при многих чудных богослужениях, но никогда я не чувствовал существование невидимого миpa так определенно, никогда не чувствовал присутствие Христа более реально, чем во время вечерней молитвы у лагерного костра".
«Иногда я смотрю на горящие уголья в камине моего кабинета и отдаюсь мечтам. Я снова у лагерного костра; в ушах раздается журчанье речки и смех мальчиков. Я снова ними, в этой обстановке жизни, полной романтизма. Передо мной снова встают воспоминания, самые живые и самые дороги в моей жизни».
Я думаю тоже, что лагерь, действительно, сближает людей. Когда после вечерней молитвы мы расходились по своим шатрам, в нашем прощании звучали сердечные ноты хороших друзей.
— Good night, boys!
— Good night, sir!
— Любите вы scouting? - спросил я mr. Davies''a, когда мы уже лежали в своих конвертиках походных постелей.
— О! - сказал он, - вряд ли есть кто-нибудь, кто, занявшись этим делом, не полюбил бы его и не отдался бы ему всей душой... Однако уже быль сигнал тушить огни. Завтра - опять рано вставать, и вы, вероятно, устали... Good night!
